Дед подвел черту этой истории вечером, когда Балис провожал его к поезду на Балтийский вокзал.

— У англичан есть такая поговорка: Don't trouble the trouble till trouble troubles you.

— Не беспокой беспокойство, пока оно не беспокоит тебя, — перевел Балис.

— Именно, — кивнул Ирмантас Мартинович. — В твоем случае — не ищи у себя болезней. Тепловой удар, обморок — с кем не бывает.

— Да не в болезни дело. Мне другое покоя не даёт, — признался Балис. — Конечно, обидно оказаться негодным, когда потрачено столько сил, но мне кажется, что этого не случиться. Но я не могу понять, если это был бред, то почему он такой логичный? Ведь разговор был связанный, непонятный, но связанный. И почему ты попросил меня не пересказывать его врачам, просто сказать, что они о чем-то говорили?

— Потому и попросил, что связанный, — адмирал пригладил седую бороду. — Врачи уж больно любят исследовать все непонятное, хлебом не корми. А ты — будущий боевой офицер, а не подопытный кролик. Пускай на других диссертации свои защищают… А что касается того, почему он такой связанный… Даже не знаю, что сказать… Может быть, все дело в том, что ты уж очень логично мыслишь, у тебя и бред логичный. А, внук?

— Я серьезно, — несколько обиженно протянул Балис.

— А если серьезно, то сейчас этого тебе никто не скажет. Может быть, когда-то ты это узнаешь. А сейчас — просто воспринимай это как факт. Помнишь историю с Мироном?

Нащупав в кармане сердолик, который вот восемь лет он почти всегда носил с собой, Балис Гаяускас, когда-то мальчишка по прозвищу Биноклик, а теперь — выпускник Петергофского Высшего Военного Командного училища молча кивнул.

ДОРОГА.

Балис внимательно осматривал окрестности с вершины холма. Увы, картина была безрадостной — всё та же пустыня цвета крови без каких-либо признаков жизни. На мгновение его взгляд задержался на тенях, которые отбрасывали он и стоящий рядом Сережка. Солнце, или как его там, опустилось совсем низко, длина теней выросла до нескольких метров, и теперь его тень вдали сливалась с Сережкиной в одну. Н-да, был бы он выдуманным героем книги, автор мог бы уделить немало места этой детали, показать её как какой-нибудь символ. Только жутко уставшему и страдающему от жажды Балису сейчас было не до символов. Жизнь — не книга.

— Глупо, — произнес Сережка.

— Что? — повернулся к нему капитан.

— Глупо. Зачем оживлять нас, чтобы тут же еще раз убить?

Не отвечая, Балис начал спускаться с холма. Мальчишка — за ним. Пару минут шли молча.

— Кто его знает, — нарушил, наконец, молчание Балис. — Может быть, кому-то хочется посмотреть, сколько мы выдержим. А может, вообще никому ничего не хочется. Оно так само получилось.

— Вы в это верите?

— Да ни во что я не верю… Как можно верить в то, о чем ничего не знаешь?

— И как же тогда?

— Очень просто: делай, что должно, и пусть будет, что будет.

— Кажется, я это где-то слышал.

— Возможно. Во всяком случае, придумал это не я, совершенно точно. Дед любил так говорить, считал это девизом рыцарства.

— А он что, историк был?

— Нет, — Балис улыбнулся, — военный моряк. Контр-адмирал. Но историей увлекался, а рыцарство вообще было у него любимой темой. Он считал, что настоящий офицер должен быть настоящим рыцарем. Кстати, именно он меня настроил, чтобы я стал офицером, родители этого совсем не хотели.

— А он жив?

— Нет, умер полтора года назад. Между прочим, с его смертью тоже загадок немало связано…

Если бы только загадок. Если бы только таинственный сон, путаница со временем смерти, странное письмо-завещание… Но смерть деда еще и втолкнула его в водоворот политических событий, полный своих тайн, грязных и смертельно опасных для тех, кто угодил в эту игру не по своей воле. "Делай, что должно, и пусть будет, что будет". Он поступил так, как должен был поступить советский офицер, честно исполнил свою присягу. А спустя каких-то пару часов, сжимая в руке винтовочный патрон, он задавал себе вопрос: кому он служит?

Политика всегда мало интересовала Балиса, дед учил, что властители приходят и уходят, а страна должна оставаться. Однако, это подразумевало, что властители, по крайней мере, втайне не разрушают свою страну. В ту ночь, с двенадцатого на тринадцатое января тысяча девятьсот девяносто первого года доверие Балиса к самой идее власти дало огромную трещину. То, во что он верил с детства, пришло в противоречие с тем, что он увидел своими глазами.

ГЛАВА 6. ПУТЬ.

— Сколько нам ещё ехать?

— Не знаю. Дорога непредсказуема. Может, еще день-два, а может — пару недель.

— Я умру от скуки, — простонал Женька.

Наромарт критически оглядел маленького вампира.

— Мне кажется, что это будет тебе крайне затруднительно. Во-первых, ты и так мертв. Во-вторых, я немало слышал о битвах с вампирами, и никто не пытался победить их при помощи скуки.

— Это от недостатка воображения, — буркнул мальчишка.

— Может быть, — легонько кивнул головой Наромарт. — Однако, как учит великий Гипократикус, идеи следует проверять практикою. Таким образом, ежели через пару недель ты распадешься на части, то я постараюсь оповестить мир о новом способе борьбы с вампирами.

— Да ну тебя… Когда ты был вампиром, я над тобой так не шутил.

— Ты вообще не шутил. Был такой робкий и замкнутый.

— Я бы хотел посмотреть на тебя на своем месте.

— Лучше не желай — кто знает, чем тебе за это придется расплатиться, если вдруг сбудется, — вздохнул Наромарт.

Женька понял, что сказал лишнее. Полудракон очень переживал, что вампиризм перекинулся с него на Женьку и Анну-Селену, но поделать с этим ничего не мог.

Сам Женька как раз видел в своём новом состоянии больше плюсов, чем минусов. Во-первых, теперь он мог по ночам превращаться в летучую мышь и летать, что было очень прикольно. Во-вторых, вампиры не умирают от старости. В-третьих, он стал гораздо сильнее. В-четвертых… Долго можно перечислять.

Конечно, недостатков тоже хватало: ни на пляже толком поваляться, ни искупаться… Хотя кольцо Элистри всё-таки позволяло достаточно долго находиться под прямыми солнечными лучами. В самых тяжелых условиях — два дня, а повезет с погодой — можно и целую неделю жить как человек. Только не больно и хотелось.

На передок повозки выбралась Анна-Селена с корзинкой в руках.

— Есть хочешь? — обратилась она к Женьке.

Тот кивнул, запустил руку в корзинку, вынул куриное яйцо и с наслаждением впился в него клыками. Сырые яйца оказались вполне приемлемой пищей на вкус, а недостатка в них не было: раз в два дня Наромарт молился Элистри о ниспослании пищи — и получал просимое. Сам он, правда, предпочитал овощи и фрукты, что тоже логично: полудракону — полудраконово, а вампиру — вампирово.

"Полетать что ли?" — подумал подросток. Скучища и впрямь неимоверная. С тех пор, как восемь дней назад они вышли на Дорогу, не происходило абсолютно ничего. Днями он и девчонка отсыпались в своих гробах внутри фургона. А после заката Наромарт запрягал конька-трудягу, и тот медленно тащился вперед по Дороге. И ни одной живой (или не живой) души не встретили.

Сначала немного развлекало, как дичился конь, видимо, по запаху чуя в детях нежить, но потом он то ли привык, либо некромант его как-то успокоил, во всяком случае, он перестал обращать внимание на вампиров. У Женьки иногда возникала озорная мысль — куснуть конягу и посмотреть, что из этого получится, однако, всерьез этого делать он не собирался. Во-первых, это означало минимум огромный скандал, а, во-вторых, ежели мадмуазель Виолетта и Наромарт сказали ему полную правду, то никакого желания превращаться в кровавого маньяка, озабоченного только вкусом крови, у подростка не было. Не Чикатило же он какой-нибудь, в самом-то деле.